Форумы-->Творчество-->
| Автор | Ответ, который он так жаждал получить |
|---|
Он смотрел на неё и ничего, кроме ужаса и глубочайшего отвращения к ней, во взгляде его не было. Он боялся её, ненавидел её и готов был придушить гадину прямо здесь. Он сделал свою работу, он нашёл пропавшего мальчика, он нашёл преступника, поймал его, вывел на чистую воду и теперь её оставалось только сдать куда надо. Душить не его работа, а совсем других органов исполнительной власти. И тем не менее, он чертовски сильно хотел это сделать.
Он просто представить себе не мог, даже после всех тех ужасов, которых он повидал за две войны и годы своей малоприятной работы, что человеку нужно иметь в голове, как он думает и мыслит чтобы делать то, за что он, шериф, его потом ловит и сдаёт на казнь.
Как устроен мозг матери, которая убивает и расчленяет собственного сына, расфасовывая его кусочки по банкам и ставя их на хранение в погреб? Целый день, узнав, что это сделала мать, он рыскал по дому, по ближайшим его окрестностям в поисках трупа или его останков. Уже под вечер чёрт дёрнул его заглянуть-таки в погреб.
Так шериф ещё в жизни своей не блевал.
Пулей он вылетел из дома на улицу, привалился на изгородь и вывернул на землю всё, что ел в этот день. Ни он, ни имперские инспектора, которые всё это протоколировали, никогда этого не забудут. Банки, которые наполнены человеческим мясом. Банки, которые наполнила мать своим собственным сыном.
Мысли, логические цепочки и поступки данных людей всегда были выше понимания шерифа. Но это побило всякие границы. Срываясь на истерику, крича как бешенная институтка он спрашивал и спрашивал у сумасшедшей матери: зачем, зачем ты это сделала!? Впрочем, ответом ему всегда была тишина. Чисто формально ему не нужны были её слова, все доказательства были на руках и вина её никаких сомнений не вызывала. Но он хотел это знать, хоть как-то это постичь. Что творится в мозгу у маньяка? Как он оправдывает свои действия? Что именно у них не так, какая извилина работает по-другому? Что даёт им решимость делать то, что подавляющее число людей считает для себя неприемлемым?
Лишь одна мать на миллион, на миллиард матерей, могла сотворить такое со своим дитём. Он хотел знать почему.
Зачем он гнался за этим знанием? Скорее всего он думал, что узнав и разгадав это, ему станет легче жить. Но пока она молчала, легче не становилась. А срок её передачи имперскому суду приближался очень быстро. Он лично хотел покончить с этой тварью, которая перешагнула рамки человеческого поведения и сделала непостижимое (у шерифа была маленькая дочка и молодая, уже вторая по счёту, жена – он поневоле сравнивал про себя любовь своей жены к дочке и ту тварь, что сидела перед ним – непонимание его росло в геометрической прогрессии). Каждую ночь, со времени своей страшной находки, ему снились кошмары. Он потерял покой и душевное равновесие. Плакал, думая о несчастной жертве. Семь лет назад его, недавно вернувшегося с последней войны паренька, жители города попросили стать местным олицетворением закона и власти. И за всё это время ни одно дело не тронуло его так глубоко, как это. Чего только не бывало, но такого…
И не смотря на всё это, убив её или сдав на суд честный, благородный и уже заранее решённый, он ни на миллиметр не приблизится к ответу, который так жаждет получить. Другого шанса ему может больше и не представиться.
Так думал шериф и потому тянул время, задерживал документы об отправке, ночевал в участке, не приходил домой и почти всё свободное время допрашивал её. Он стал похож на одержимого – всклоченные волосы, красные от недосыпа глаза, безумный взгляд, помятая одежда, щетина. Его подчинённые никак не перечили ему и не пытались остановить. Раз за разом они выполняли его поручение, всегда одно и то же – привести задержанную для дачи показаний.
И если от допроса к допросу шериф выглядел всё хуже, то она не менялась никак. Всё тот же отсутствующий вид, скучающее выражение лица и бессмысленный взор, будто сама она сейчас находится не в участке шерифа, а совсем в другом месте. Может быть там, где | Может быть там, где она была с сыном счастлива и довольна жизнью, где она не убила его а продолжала любить и растить? Шериф и этого не знал, но тоже хотел бы узнать (что творится в мозгу маньяка?). Он бился об её прострацию как об каменную стену, без всяких результатов.
Когда он понял, что она убийца и пришёл её арестовывать, она сначала попыталась воткнуть ему кухонный нож в горло. Шерифу пришлось изрядно потрудиться, чтобы разоружить и успокоить (вырубить) взорвавшуюся яростью бабу. Когда она очухалась, он устроил ей первый допрос (узнать, куда она дела тело или навести на останки) и она материлась и орала на него так, что в ушах звенело, а пьяные боцманы, проходившие мимо участка, собирали отвисшие челюсти. Быстренько сообразив, что так он ничего не добьётся, помощники, по его быстрому приказу, увели психованную обратно в камеру. На следующий день шериф лично начал поиски и в конце концов обнаружил то, что обнаружил.
С целью узнать ответ всего на один единственный вопрос он пришёл к ней на второй допрос. Он уже видел по её выражению лица, по той гордой позе, что она заняла на своём месте, готовую гневную тираду, в которой несомненно поминались бы все его родственники и их всевозможные половые связи с самыми экзотичными представителями фауны средней полосы Империи. Он был готов молча и безропотно выслушать её, чтобы в установившейся после её речи тишине задать свой вопрос. Но вместо того, чтобы начать сразу и немедленно, она сначала посмотрела ему в лицо, прямо в глаза, в душу. И всё поняла. Она прочитала в нём как в открытой книге весь ужас и отчаяние, которые он испытывал с тех пор, как зашёл в погреб и увидел, что там хранится на самом деле. Она увидела, как шериф вновь и вновь прокручивал всё это
(раз за разом он видит свою руку, которая нерешительно и трусливо толкает деревянную дверь погреба. Вдыхает сырой, затхлый запах подземелья. Он уже знает, что там лежит и заодно чувствует запах крови и гнилого мяса. Он водит свечой в разные стороны, рассматривая забитые банками полки и думая, что что-то здесь не так. Темнота окружает его, только свеча и спасает его, не давая тьме себя поглотить. Он видит, что банки чем-то наполнены, но сначала не придаёт этому внимания, мало ли чего хозяйки туда пихают, на то они и хозяйки. Вроде ничего такого, но он всё-равно не уходит, стоит посреди погреба, непонятно почему трясясь от страха. Шериф продолжает водить свечой. Огонёк распыляется перед его взглядом, в глазах ощущение, как-будто только что отвёл взгляд от солнца, на которое смотрел до этого не зажмурившись. Решение уже у него в голове, просто он никак не может поймать его. Он водит свечой всё быстрее и быстрее, пока она не гаснет. И в тот самый миг, когда торжествующая темнота окутывает его, страшная отгадка, как озарение, ниспускается до шерифа. Тело начинает бить крупная дрожь, он изо всех сил хочет, чтобы догадка оказалась неверной. Кое-как, зажигает свечу. Неуверенным шагом идёт к ближайшей полке. Ставит свечу на неё. Берёт банку и всматривается в её содержимое. Нервно сглатывает. Отвинчивает крышку и смотрит внутрь. Ему, можно сказать, сразу повезло. Не пришлось смотреть несколько банок, всё стало понятно после первой. Отвинтив крышку и отбросив её в сторону, он вдыхает отвратительный запах тухлятины, который начинает быстро распространяться по погребу. На вершине кусков гнилого мяса, лежит и смотрит прямо на него глаз. Человеческий глаз. После этого все сомнения отпали сразу собой. Он догадался, всё оказалось верно. Осознав это, прогнав эту мысль через мозги, поняв где, и посреди чего, он на самом деле находится вот уже почти двадцать минут, шериф застыл. Три секунды он смотрел на глаз, который раньше принадлежал пропавшему мальчику. Можно даже сказать, что и глаз всё это время смотрел на него. Ему хотелось кричать и кричать от ужаса, но сил разомкнуть сжавшиеся рефлекторно челюсти не было. Так и не издав не звука, он ослабил пальцы рук и погребный гостинец полетел на пол. Но ещё до соприкосновения стекла и земл | Но ещё до соприкосновения стекла и земляного пола, шериф стрелой вылетает из погреба и, страшно выпучив глаза, исторгая из себя немой крик, мчится на улицу. Оказавшись на свежем воздухе, он открывает рот и вдыхает свежего воздуха. Тут же желудок сводит острейшая боль. Его скрючивает в три погибели, он опирается на изгородь, начиная исторгать из себя чудесный завтрак, который ему приготовила жена утром. Не приходя в порядок, пошатываясь и периодически икая, он идёт обратно в участок: вызывать инспекторов и организовать второй допрос)
и решила больше ничего ему не рассказывать. Глаза – зеркало души. На этот раз зеркала подвели шерифа, выдав все его намерения, переживания и мысли, с потрохами. Они сказали ей, как важен ему ответ на этот вопрос, шериф в этом даже не сомневался. А ещё он не сомневался, что сойдёт с ума, если не узнает ответ. | Ха,так и знала,что глаз в банку положишь!)
Ничего так "чернушка",продолжай! ;) | | ой,я даже прочитала с удовольствием. побольше кровавых сцен,друг мой,у тебя обалденно получается!)))) | В этот раз, сидя напротив неё и не спуская с неё глаз он не психовал, не ругался, не кричал и не устраивал истерик. Просто сидел и смотрел, не зная что делать. Она и виду не подавала сей необычной манере допроса, всё такая же каменная, спокойная, невозмутимая, пусть и с синяком на пол лица и выбитым зубом.
Шериф посидел ещё какое-то время, потарабанил пальцами по столу. Затем он резко встал и начал ходить по комнате допросов, которая такого упорного заключённого ещё никогда не видела. Впрочем, и такого одержимого шерифа. Наконец, шериф заставил себя успокоиться. Он не мог смириться с тем, что не может найти способа получить ответ. Но пока решения проблемы не видно, он решил не тратить сил понапрасну и просто сказать ей пару ласковых.
Заключённых, обычно, при допросе прямо привязывают к стулу. Так поначалу сделали и с ней. Но шериф устраивал такие долгие допросы, что его подчинённые сочли такое положение дел бесчеловечным и убедили сделать для женщины исключение. Шериф не возражал. Он справился с ней при аресте и подавил бы любую её попутку к бегству. Однако, одержимость шерифа застлала хмарью его разум и он сделал то, чего будучи в трезвом уме и твёрдой паями не сделал бы никогда, кто бы напротив него не сидел. Особенно если это женщина, убившая своего сына.
Шериф обошёл виновную сзади и уселся за стулом на карточки, уставившись глазами прямо ей в правый бок. Когда он начал говорить, то создалось впечатление, что он говорит всё это вовсе не ей, а именно её правому боку, поскольку глаз с него он не отводил, смотря только туда и не двигаясь с места.
Шериф говорил тихо, почти шёпотом. Если бы в комнате находился кто-то ещё, помимо них, то они бы не услышали, что же там шериф нашёптывает.
- Ты тварь. Ты знаешь это, Ирэн? Ты представляешь это? В твоём жалком, извращённом, испорченном, дрянном умишке хотя бы умещается мысль, что же ты сделала, а? Что ты натворила? Как твои руки делали это, как твоя башка одобряла всё это, пока ты кромсала тело своего сына и складывала его в банки? Чем ты при этом пользовалась? Простым ножом, тесаком, рубанком, пилой, лобзиком, чем-то ещё? Как, приятно это было делать? Испытывала удовольствие от резки ещё тёплого, неостывшего, помнящего что такое жизнь, мяса? А осознание того, что это ещё и сын твой, твоя плоть и кровь, женщина, наверняка придавала тебе особый кайф, да? Да? Когда я был маленький мы с друзьями наши сбитую повозкой кошку. Её сбили недавно и мы приходили на то место, где она лежала. Мы наблюдали все степени гниения и разложения трупа, а когда ковыряя её палкой мы обнаружили червей, то помимо сильных рвотных позывов испытали очень, очень сильную радость. Такую радость, которую и не подозревали найти, ходя к мёртвой кошке. Зачем мы это делали и на хрена я тебе это рассказываю, спрашиваешь ты. Хотя, ни чёрта ты не спрашиваешь, просто сидишь и молчишь, засунув язык в задницу, такая же бесполезная и никчёмная как сраные руины сраного портала на юге…
Говоря всё это яростным шёпотом, смотря в одну точку, он не мог заметить менявшегося выражения её лица, по мере продолжения своей небольшой речи. Он так увлёкся, что больше ни на что не обращал внимания, перенесясь неким образом в действительно другой мир, где несвязанные толком заключённые сидят и слушают разглагольствования немудрого и недальновидного шерифа.
А не имел, и не хотел иметь, возможности видеть искажённую от ярости гримасу, в которое превратилось не отражающее эмоции лицо. Стоило шерифу сказать последнее слово как прямехонько в нос ему прилетел острый женский локоток, которым связанная лишь по рукам убийца имела возможность ударить.
Шериф тут же вернулся в реальный мир. Правда лишь для того, чтобы закричать от острой, неожиданной боли, которая мигом охватила ему всю голову. Шериф слишком сильно устал и слишком много не спал. Его ослеплённые болью тело и разум сразу потеряли ориентацию, он схватился за разбитый, исходящий кровью нос и рухнул мешком на пол, скрючившись от боли и неожиданности. Вскрикнув в на | Вскрикнув в начале, в дальнейшем шериф издавал только всхлипы и бульканье
Женщина встала. Быстро и неотвратимо обошла стул, на котором сидела. Чтобы шериф не пришёл в себя, она начала пинать его ногами изо всех сил. Только инстинкт, когда он прикрыл голову руками, спасли его от сотрясения головного мозга. Но и очухаться она не давала, хоть и лишить сознания пинком по голове не смогла. Тело, которому шериф не давал отдохнуть как следует уже много дней, мозг, который шериф истязал так же нещадно, отплатили ему за это сторицей, отказав подчиняться в самый важный момент.
Он всё ещё по инерции дрыгался и кричал, уворачиваясь от ударов, хотя пинать его она уже перестала. Куда больше её теперь привлекал нож, что висел у него на поясе. Наклонившись к шерифу, она развела его ладони, которыми он прикрывал голову и лицо, и какое-то время смотрела в его дикие, бессмысленные, не понимающие происходящего, глаза. Затем она переплела пальцы связанных рук и опустила получившиеся сдвоенный кулак на голову шерифа. Потом ещё. А потом ещё разок. После четвёртого он потерял сознание. Она ударила так на всякий случай ещё два раза. Затем вытерла кровь с лица. Осмотрела забрызганное капельками крови платье. Достала нож. Несколькими ловкими движениями разрезала толстые верёвки, связывающие ей запястья. Снова посмотрела на платье. Укоризненно покачала головой и театрально покачала указательным пальцем перед лицом окровавленного представителя закона.
После всего этого она подняла правую руку шерифа на уровень своих глаз и начала деловито, неторопливо, обстоятельно и со знанием дела отрезать ему средний палец. Перерубив кость и сухожилие, она подняла упавший перст и положила шерифу в правый карман штанов. Рука его теперь была не нужна и она отпустила её. Кровь из отрубленного пальца бежала медленно и неохотно, маленькой лужицей расползавшись по грязному полу. Кровь так же сочилась из разбитого лица шерифа. Платье Ирэн замаралось ещё больше.
Какое-то время она ещё посидела рядом с телом шерифа видно думая, чтобы ещё сделать. Приняв решение, она порезала ему левую щеку до самой кости, провела две длинные, глубокие и паррарельные царапины по всей длине лба, отрезала одну мочку уха и воткнула нож по самую рукоять в оба бедра. Оставшись довольной своей работой, Ирэн встала. Окинула истерзанного, но живого, шерифа взглядом с высоты своего роста и отправилась к выходу.
Шериф во время экзекуции не издал ни звука и даже не дёрнулся. Впрочем, всё самые явные плюсы его нового положение были ещё впереди.
Выйдя из комнаты допроса и направляясь к выходу из участка, Ирэн наткнулась на девушку и юношу, лежащих вместе на кушетке в приёмной. То были те самые помощники шерифа, которые настояли на человечном отношении к заключённой, и заснули, не дождавшись окончания допроса. Обнявшись, спали они так крепко и сладко, что ни один звук или крик не разбудил их. На улице уже была ночь и лунный свет, пробиваясь сквозь окна, падал прямо на них и их ложе, освещая пару своим волшебным сиянием.
А рядом с ними, пока они путешествовали вместе по стране грёз, стояла Ирэн. С ножа, который она держала в руке, капала кровь. Она стояла и смотрела на них, а кровь в это время с ножа кап-кап, кап-кап, кап-кап. Она любовалась ими и не могла оторваться. Лунный свет падал и на неё, но если молодые люди становились от него прекраснее, то она в нём напоминала кровожадную вампиршу, которая уставилась не потому, что они потрясающе красивы, но потому что кровь в их жилах горячая и её много.
Ирэн посмотрела на улицу, на Луну, на спящую парочку. Ночь только начиналась, и начиналась она поразительно прекрасно.
Кровь на ноже загустела и капала теперь не так часто.
Она улыбнулась и сделала шаг к кушетке, думая только о Луне и длинной, крепкой верёвке. | | жуть! оставь влюбленных в покое!))) | | У меня для них сюрприз)) | | укушу больно,ежели чога))) | «Что творится в мозгу у маньяка?» - эти слова первым делом возникли в его разуме, когда он пришёл в себя. Мозг ещё только устанавливал связи с периферийными нервными центрами и потому боли пока не было.
«Илэйн Винтер, 32 года, муж не вернулся с войны, воспитывала сына одна. Всё хозяйство несла на себе, работала как три мужика, в сыне души не чаяла, по словам соседей. И тут раз – совершенно алогичное, непонятное, потрясающе изощрённое и жестокое убийство самого любимого человека. Обыкновенный психоз? Ага, как же. Бери выше, тут что-то другое. Что может заставить вполне нормальную женщину средних лет убивать? И убивать не просто так, а родных и близких. Что с ней случилось? Что творится в мозгу у маньяка? Зачем она это сделала?» - продолжал думать шериф, лёжа на полу в собственном участке в лужице собственной же крови. Правда, стоит отметить, что по мере того, как просыпалось его тело, а вместе с ним и боль, вопросы эти волновали его всё меньше и меньше.
Ещё через какое-то время все болячки, раны, ушибы, синяки и травмы напомнили о себе шерифу сразу хором. Оглушительным хором. Боль, как водопад, накрыл его, раздавил, подавил, оглушил и ошеломил. В таком океане боли он не купался ещё никогда. Болело абсолютно всё и абсолютно везде. Особенно пожаром боли были охвачены ноги, правая рука и одно из ушей. Лицо просто горело. Шериф чуть снова не потерял сознание, но сумел удержаться на самой кромке.
Во время войны, в ходе одной жестокой битвы, гномы раскатали в тонкий блин полк пехоты, в котором шериф служил. Его тогда тяжело приложило по башке и он упал, потеряв сознание. Гномы прошли по полю боя как нож сквозь масло и на него за то время, что он лежал без сознания, наступило тогда не один и не два окованных железом гномьих сапога.
Пробуждение там, на смертном поле и здесь, в захолустном участке, были очень друг на друга похожи. Осознание того, что он уже переживал нечто подобное и выжил, предало шерифу сил. Он стиснул зубы, зарычал от ярости и боли, и рывком открыл глаза.
В комнате для допросов не было окон и потому свет пробивался лишь из незапертой из незапертой до конца двери. От того глаза шерифа, в отличие от всего остального, боли не испытали. Впрочем и то, что смотрели эти глаза в потолок, так же пользы не приносило.
Болело ухо с левой стороны, поворачивать голову в ту сторону он не рискнул, и потому повернул направо. Кровь на полу к моменту пробуждения шерифа уже высохла и сейчас трескалась с отвратительным звуком. Этот поворот стоил шерифу новых погружений в уже знакомый водопад, но дело он до конца довёл.
Взгляд его упёрся в окровавленный кусочек плоти, что лежал на полу. Немного подумав он понял, почему левое ухо так сильно болит. Это была мочка от него. Шериф констатировал это как факт и ничуть этому не удивился. Ему лишь оставалось узнать все те милые пакости, что Ирэн вытворила с ним. А для этого надо было продолжать двигаться.
Шериф заключил, что самые острые очаги боли есть результат той деятельности Ирэн, которую она произвела уже после того, как вырубила его. Поэтому, вместо того, чтобы приподнимать своё тело обеими руками, он стал делать это только левой. И то медленно, по чуть-чуть.
Придя таким образом к сидячему положению, шериф увидел глубокие, колотые раны на бёдрах и недостаток одного пальца на правой руке. Он не мог посмотреть, что у него с лицом но не думал, что это просто от того, что на позапрошлой неделе он сгорел на солнце. Спустя полминуты шериф почувствовал, что у него что-то находиться в кармане. Чтобы достать это левой рукой, ему снова пришлось лечь. Уже нащупав это, он знал ответ относительно происхождения сего предмета. Поднеся предмет к лицу и увидев свой отрубленный палец, шериф с проклятием отбросил его в сторону. Впрочем, тут же пожалел о резком движении.
Отдохнув после всех этих усилий, он принял решение выбираться из допросной. Встать на ноги он не мог и потому перевернувшись на левый бок, лишь чуточку помогая правой, начал выползать из злосчастного мес | Встать на ноги он не мог и потому перевернувшись на левый бок, лишь чуточку помогая правой, начал выползать из злосчастного места. Полтора метра до двери наградили его целым букетом, коктейлем незабываемых болевых ощущений. Постоянно вскрикивая, охая, чертыхаясь и ругаясь (в основном, конечно, самого себя ругал) он перетерпел эти полтора метра и вполз в общий (с помощниками) рабочий кабинет, откуда он планировал выбраться в приёмную, оттуда на улицу, просить о помощи.
То, что он увидел, прибавилось к той самой категории, которая хранится в его мозгу под индексом: «Не забуду уже никогда». Только увидев это он вспомнил про своих помощников, славных парня девушку, которые в тот вечер тоже были с ним в участке. Последние полтора месяца он даже имел возможность видеть возникновение и развитие отношений между ними, что его изрядно веселило и навевало приятные воспоминания из собственной юности. Он даже радовался, что люди, благодаря даже такой паскудной работе, встречаются и влюбляются.
Что ж, теперь он знал, что благодаря этой паскудной работе они делают не только это. Вернее, из-за одного чёртового идиота, который не смог их уберечь.
Эта паскудная работа ещё и убивает. И, в лице Ирэн, делает она это особенно жестоко.
Из стола шерифа она достала длинную и крепкую верёвку. Затем она соорудила удавку и задушила мирно спящую парочку по очереди – сначало его (Ирэн даже подумала в тот момент: «Истинный джентльмен всегда пойдёт первый на встречу опасности, дабы спасти свою даму. Даму вам спасти не удасться, но вперёд вы пойдёте», и с этими словами петелька на горле юноши, которого звали Бертран, затянулась), потом её (она спала тихо и мирно, улыбаясь чему-то во сне, пока её милого в миллиметре от неё душили удавкой).
После этого, мастерица на все руки, Ирэн соорудила две петли. Раздела недавно задушенных и переоделась в одежду помощницы шерифа. Затем два бездыханных тела были повешены. Ирэн помнила, как мило они спали рядом друг с другом и повесила их тоже рядом. Но, видимо, сделанного ей показалось мало. Она в своём творении не увидела той близости, которая между ними была при жизни. Она не пожалела времени на это исправление. Нашла молоток, гвозди и прибила их его руки к её туловищу и наоборот. Так что висели они не только рядом, но ещё и обнявшись в самом страстном и смертельном объятии. Ирэн, довольная, покинула после этого участок.
Теперь на это смотрел полуживой, изнывающий от боли шериф. К боли телесной, терпимой, на него кувалдой опустилась вина за две погубленные невинные души. Слёзы чуть ли не брызнули у него из глаз.Будучи не в силах терпеть свою вину, шериф потерял сознание. К такой боли он был явно не готов. |
К списку тем
|
