Форумы-->Творчество-->
1|2|3|4
| Автор | Свергнуть Империю (1895 год) |
|---|
*************************************************************************
Роберт Уильямс
Роберт Уильямс, отец Тома, был один из основных разработчиков передового вооружения Империи, а также активный участник проекта слияния технологии и магии, что давало некоторые материальные преимущества. Над этим проектом работало и работает очень много разных команд учёных, магов и инженеров (кем был и сам Роберт) – отец Тома был одним из тех, кто сделал огромный вклад в развитие этого проекта. Правда, сказать, что Роберт Уильямс был в достатке, было бы неправильно. Роберт никогда не поддерживал идею слияния магии и технологии, однако, тупиковое положение, в котором он оказался вместе со всем пролетариатом во время нового правления, согнуло его прямой, и, казалось бы, железный стержень, и он был просто вынужден делать то, что ему просто отвратительно, дабы накормить маленького Тома и свою жену. Роберт знал, что он является одним из творцов страшнейшей в истории этого мира войны и укорял себя в этом до конца своих дней…
Его дух был сломлен. Знакомые более не узнавали прежнего, независимого Роберта Уильямса, который стал напоминать какое-то жалкое животное, вечно грызущее до крови собственные лапы.
Самым ярким воспоминанием Тома об отце был день, когда отец получил поощрение за очередные разработки в виде отпускного. Тогда Роберт решил привести семью на свою родину – деревня Боувилл, на юго-востоке от Столицы. В день прибытия была отличнейшая погода: по голубому небу медленно проплывали красивые, форменные облака, принося с собою приятные ветра, солнце часто выглядывало из-за туч, и дарило зелёным-зелёным полям своё тепло. Зелёные поля – именно их неописуемыми просторами и славился край Боувилла. Весной, зеленее полей не найти. А их прекрасные полевые цветы так восхитительно придавали полям небесную красоту. В этот день, казалось, семья была так счастлива, как никогда.
У милой деревушки была и другая достопримечательность – Старая мельница, возведённая ещё задолго до того, как появилось первое огнестрельное оружие – а это очень давно! Она | У милой деревушки была и другая достопримечательность – Старая мельница, возведённая ещё задолго до того, как появилось первое огнестрельное оружие – а это очень давно! Она располагалась на тех же зелёных полях, привлекая к себе множество путников, для одной лишь фотографии. Эта мельница просто поражала своими размерами и старым, давно уже забытым дизайном.
Семейка Уильямсов весело подходила к этой мельнице, и уже, буквально под ней, увидела задремавшего фотографа. Посмеиваясь, они весело разбудили старика и заказали фотографию. Отец, мать, держащая на руках двулетнего братика Тома, и сам десятилетний Том по-семейному столпились под Старой мельницей и дружно улыбались до ушей фотоаппарату. В этот самый позитивный момент, мысли одного лишь Роберта были омрачены тучами размышлений: «Как… как можно наслаждаться семейным счастьем такому как я? Нет, я не могу… все эти проекты… они… они разрушат ещё не одну семью, и я один из виновников этого! Но ведь только благодаря этому моя жена, мои дети ещё живы и имеют возможность хоть как следует питаться… нет, не получается меня при таких делах наслаждаться семейной жизнью…». После вспышки его лицо вдруг сделалось очень задумчивым, но вскоре вновь переменилось на позитивное выражение. Однако это не ускользнуло от его жены. Она насквозь видела и понимала страдания мужа, но, к сожалению, посочувствовать, поддержать и вообще хоть что-то сделать не могла: одна лишь её улыбка, и улыбка его детей оставались его последним счастьем, смыслом всей жизни. У верной супруги не находилось столько жестокости отбирать это у него, так что ей приходилось лишь делать вид, что она счастлива и ничего не замечает вокруг.
- Вау! Какая фотография! – кричал весёлый, юный Том, впервые держа в руках фотографию, да ещё и такую качественную (жёлтого оттенка). Все его окружили. Роберт вдруг засмеялся, лохматя волосы Тома, один раз вытерев выскочившую слезу рукавом, а что же эта слеза значила – сложно гадать, может быть, сразу же всё! | | С горькой иронией скажу, что тогда семья Уильямсов даже и не догадывалась, что всего через год отца не станет, а через два не станет младшего брата, а через три не станет и матери, что эту самую фотографию через восемь лет будет держать сам Том, уже будучи рядовым армии Империи, исполнителем отцовских кошмаров, да ещё и сиротой… | | С течением своего последнего года Роберт Уильямс становился всё более мрачным и замкнутым. Натягивать улыбку перед женой и детьми становилось больнее и больнее. Отец всё стремительнее начинал принимать образ странного, жалкого животного, вечногрызущего собственные лапы до крови. Это не проходило и мимо Тома. Однажды, было, его мать встретила мужа после работы, как и обычно, поздно вечером. Чёрная фигура отца не отвечала ей ничем, а только отстранённо добрела, едва заметно шатаясь, до своего рабочего кабинета, где он по ночам дополнительно работал над своими чертежами. Он не любил, когда туда кто-то заходит, и был с этим строг. Однако когда мать услышала, как что-то бухнулось там на пол, как зашумела бумага, она не сдержалась и вбежала в увешенную чертежами комнату. Большинство чертежей послетало со стен и хаотично разбросалось по комнате. Отец сидел на коленях на полу, прижимаясь лицом к коленям. Его спина резко вздрагивала. Он плакал… нет, он рыдал, и уже более не был в силах сдерживаться. Чуть ли не в панике жена бросилась к Роберту и стала поднимать его голову, вытирать его слёзы, целовать, с силой прижимать к себе. Она успокаивала, допытывалась и вновь успокаивала. Роберт не хотел ничего рассказывать, а только уверял, что всё хорошо, что он устал. Тогда жена не выдержала, и, заплакав, сказала ему, что всё знает. Тогда Роберт застыл на ней взглядом, но уже не слышал её слов. Внезапно, он не выдержал, и вновь упал, рыдая, на её колени. Теперь и для него стало ясным, что он попросту был ослеплён своими надеждами на то, что никто ничего не знает о том, что творится с ним. Вот во что превратился прежний Роберт Уильямс. Жалко рыдая на коленях жены, он, всхлипывая, постоянно произносил: «Кто я?! Кто?!!! Убийца… Убийца!!! Тварь, что продала столько жизней и семей, в обмен на свою!!! Да кто мы такие??? Никто мы! Почему мы должны быть важнее, чем остальные?!! Почему?!!Убийца… Убийца!!!». Том наблюдал эту ужасающую картину с самого порога в комнату, и… для ребёнка это было слишком тяжело… Отец тогда увидел Тома и, с ужасом побелев, застыл взглядом на сыне. Мать принялась оправдываться и успокаивать напуганного сына, а вскоре уложила его спать. Всё это время, Роберт не отрывал глаз от Тома. Что-то тогда и пришло ему в голову весьма неожиданное… | Остаток своего земного пути Роберт Уильямс провёл в глубокой, мрачной задумчивости. Производительность его труда значительно уменьшилось, и его начальники начинали злиться. Это сказывалось в штрафах и снижениях зарплаты, но Роберт вёл себя очень отстранённо. Словно что-то вновь подменило его, но не скажу, что к лучшему. Из жалкого животного он превратился в странное безжизненное, зарытое в своих мыслях существо. И однажды этот день настал…
Возвращаясь со школы, Том увидел, как его отца в наручниках уводит конвой солдат в чёрных шинелях. В тот день, он шагал к собственной смерти. В тот день, он был полон жизни, как никогда. Он был очень уставшим, но всё-таки он улыбался. Ни на зло, ни на протест… он просто искренне, слегка, улыбался… | ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ
1890 год. 18 Августа. Милитаризация Империи окончена и последняя, воспользовавшись убийством Эрц-герцога Аввийского, с полной готовностью и решимостью объявила войну Фавии. Как и ожидалось, за Фавию заступились Венция, Салматия и ряд других крупных стран – все они объединились в Антанту. Империя не стала набирать союзников, сочтя себя достаточно могущественной державой, чтобы выстоять против новосозданного блока. Сегодня, она была как никогда уверена в своей могущественности. Пропагандистские плакаты, взывающие к службе родине, были расклеены чуть ли не на каждой стене столицы. Почти по всем крышам, как на праздник, развесили имперские флаги, все газеты печатали исключительно о предстоящей войне, хвалили новобранцев, делали прогнозы, следили за каждым сообщением от кого-нибудь «сверху». Все до единого – от грязного пролетариата, до сверкающей аристократии – стремились, спешили на войну… но никто даже не подозревал о том, что каждому из них в отдельности придётся пережить… | | 18-го Августа стояла прекрасная погода. На синем-синем небе проплывали сонные облака, а солнце то исчезало, то появлялось вновь, даря необычайную яркость улицам Столицы. Гражданских было менее обычного, зато, улицы были довольно прилично заполнены солдатами в чёрных шинелях. Стояло много фургонов. Кое-где командиры собирали новобранцев, собранных со всего двора, в отряды и грузили в машины – новобранцы были ещё в гражданском. Том Уильямс находился на одной из таких улиц. Он был в простых, коричневых брюках, с подтяжками, белой рубашке и туфлях, через плечо он перекинул свой пиджак, а в другой руке держал фотографию. На ней был он, лет четырнадцать, его отец и мать, с малым братиком, по бокам; они находились на поле, а за ними, прямо за Томом, возвышалась большая старая мельница – самая старая мельница Империи, которая уже стала достопримечательностью. Отца Тома, вы помните, расстреляли, а мать скончалась от болезни, когда Тому было шестнадцать – три года Том пробыл в приюте. Милитаризация затронула даже простые приюты, без разбору набирая от туда новобранцев. Тому было всё равно, куда деваться. В любом случае, война немного привлекала и его: она, хотя бы, давала ему хоть какой-то смысл существования. Также, за этим словом – война, почему-то скрывалось что-то неизвестное и очень волнующе-важное. За этим словом таилась судьба – и неизвестно было, куда она приведёт. Так что Том не жаловался ни на что. | Том засмотрелся в свою фотографию и думал о чём-то своём. В какой-то момент он понял, что несколько взволнован. Его выбор стал началом ещё одного большого переворота в его жизни. Конечно, его бы в любом случае взяли в армию, но, даже если бы он и имел выбор – в конце концов, он всё равно пошёл бы на войну – жизнь в детском доме отнюдь не была для него приятной. Том тогда казался даже более юным, чем был и весьма мягким, может даже ранимым человеком. Потупив свой взор на фотографии, Том тщательно изучал то чувство, которое заметил в себе, но все его размышления были прерваны криком:
- Том Уильямс! То-ом Уильямс! – звал командир, стоя на самом кузове фургона, пытаясь найти взглядом в разных скоплениях народа нужного ему человека. Но Том не был ни в одном из этих скоплений – он стоял один.
- Иду! – отозвался Том, подняв руку, чтобы командир его заметил. Но прежде чем сделать первый шаг к фургону, Том оглянулся назад, на знакомый ему детский приют. Он смотрел на него прощальным взглядом, без сожаления. И только уже после он двинул к самому фургону, с лёгкостью и без сторонней помощи забрался на кузов и занял своё место, под беззлобные слова командира:
- Давай живее! – затем, командир скомандовал водителю выезжать.
В фургоне Том заметил много знакомых с его группы с приюта. | *************************************************************************
ПРИФРОНТОВАЯ ГЛУШЬ. 1895 ГОД.
Боли больше не было. Том лежал на чём-то, приятно покачивающимся и скрипучим. Кажется, его щёку приятно щекотала солома. Воздух был сыроват и прохладен. Что-то звонко цокало по земле. Открыв глаза, Том сразу же разъяснил обстановку: он лежал на телеге. Кругом раскинулись тёмно-салатовые поля с редкими полевыми цветками. Небо было по-осеннему тёмно-серым. Невдалеке, за небольшим холмиком, выглядывала мрачная, видимо, брошенная мельница. Том медленно оглянулся. Он был накрыт собственной шинелью, утеплявшей его как никогда. Впереди сидел кучер. Слева пристроился какой-то парень в простой одежде: кепка, рубаха, с закатанными рукавами, жилет и брюки. Кепка была сдвинута на глаза, но, что-то в нём не давало покоя… белые волосы, гладкое лицо… Точно! Том так привстал, словно рядом прогремел взрыв. | - Ты не сон! – выдохнул он изумлённо. Знакомое суровое, но очень по-ангельски симпатичное лицо подняло на него взгляд. Прикосновение его руки заставило Тома поверить в то, что это был не мираж; эта рука ни мягко, ни грубо уложила Тома обратно.
- Будь впредь поспокойнее – сказал он. Том лишь послушно мотнул головой. Ангел стал дико похож на человека.
- Я не могу поверить… - изумлённо сказал Том.
- Не беспокойся: всё это правда – спокойно уверил ангел. – Всё осталось позади. Тебе было трудно, но теперь, ты знаешь, чего ты стоишь.
Том сразу же вспомнил то страшное поле, и то, как он из последних сил бежал к этому ангелу… а потом он ничего не мог вспомнить.
- Ты тогда действительно спас меня – сказал Том, глядя в небо, – хоть и ничего не сделал.
- Я заставил что-то сделать тебя – добавил, скупо улыбнувшись ангел.
- Да – улыбнулся Том. – Как тебя зовут?
- Можешь называть меня Алл. Ты доказал, что достоин жить, и я не брошу тебя раненным, однако, ты ещё и доказал, что ты очень силён, так что у меня есть к тебе предложение.
- Что ты хочешь?
- Мне нужны такие сильные воины как ты, потому, я предлагаю тебе разделить со мной мой нелёгкий путь – не спеша, расставляя слова, говорил Алл. – Меня послали свергнуть Империю, раз и навсегда. Единственный выход – революция. Я не настаиваю на твоём участии, но ты стал первым достойным воином, которого я заметил, и, если честно, я был бы рад пройти с тобой весь этот путь.
- Революция? – замялся Том, вспоминая слова этого ангела на поле под сопкой: «Я пришёл не за тобой». Тогда он был в прекрасных латах и с очень дивным мечом, его лицо, как у палача было бледно и сурово, освещаемо лучами садящегося солнца.
- Мой ли это путь…
- Твоим путём уже давно была война. Только теперь, она подкреплена личным мотивом. Ведь ты вовсе не в восторге от Империи, верно? Пора положить ей конец, к тому же, вскоре у каждого останется только три пути: защищать, атаковать, или бежать и скрываться. И тебя это тоже не избежит. Ты должен быть готов к тому, когда этот вопрос встанет ребром. | - Пойми меня правильно: я устал от этого всего, – действительно устало, с лёгкой хрипцой, сказал Том. – И, если понадобится, я готов бежать куда угодно.
- Твоя усталость мне понятна. Никто не имеет права осудить тебя – это твой путь – сказал Алл. – Но готовься: приближаются очень тяжёлые времена для всех существ этого мира.
Дальше поехали тихо. Миль через пять, за которые Том уже успел разглядеть кучера, который тоже был дезертиром (эльфом), они заехали в какую-то дряхлую, немощную деревеньку. Жильё найти там было сложно, но всё же кое-кто из жителей позволил им устроиться на ночь. Это был небольшой домик с абы как склёпанным сараем, видно, ранее разорванным снарядом.
Эльф ухаживал за лошадью: подсыпал овса, прочистил щёткой потняки, постоянно общаясь с нею, гладя и хлопая, то по мощной груди, то по спине. Том стоял рядом. Переломленная нога была перевязана и зафиксирована палкой, а сам он опирался на другую походную, крепкую палку. Также были перевязаны и места укусов и некоторых ушибов и порезов от пуль, которые так и не отведали его тела, а лишь неприятно, привычно поцарапали на память. Забавно, как это стало привычным после пяти лет фронта, как для гитариста были привычны мозоли. Он не слышал, что именно ласково бурчал эльф, но он слышал его в прошлом мягкий, а нынче огрубевший голос. Он был блондином с короткой, руками прибранной стрижкой, грубая, с лёгкой щетиной, челюсть придавала необычайного контрасту его природной эльфийской мягкости. И груб и мягок и красив был этот эльф. Закончив с конём, он подсел рядом с Томом и вытащил из кисета пару сигарет. Том принял одну и закурил с ним. Ночь была дико звёздная – и без луны было бы как днём. | - 12-ый? – спросил эльф глядя на подшивку с номером 12-го полка на воротнике Тома.
- Он самый – выдохнул дымок дедок 12-го.
- Досталось вам – бесстрастно сказал Эльф.
- А ваш 47-ой конный на долине встрял?
- Ага. До вас не дошли. Там бы спешились и помогли б, но… что уж поделать! Как там было?
- Такого не забудешь – выдохнул Том, чувствуя, что, при всём его мужестве, подрагивали колени от одного воспоминания. Не очень-то впадая в подробности, Том пересказал пережитый им ужас. Эльф слушал внимательно, с пониманием и сочувствием.
- Нам ещё сладковато было, гляжу – выдохнул он. – А нас задержали берсеркеры – рвали лошадей, как волки, а потом, ещё и дирижабли на головы свалились. Все просто обезумели от страха, а по мере развития схватки, и вовсе забывали о смерти и превращались в зверей. Я не знаю скольких тогда убил, но как очнулся – сразу же бежал с конём прочь как только мог. Рядом разорвало снаряд, и я потерял сознание. Очнулся живым… и конь живой… как это? Хе! А тут ещё и этот ангел с тобой… как не помочь было?
- Что ж, благодарю за помощь! – улыбнулся Том.
Далее пошёл у них задушевный разговор на мирские темы. Наобщались они допоздна, и распрощались – эльф спал в сарае. Едва не уйдя, Том вспомнил, развернувшись полу боком, спросить имя эльфа.
- Рой меня – ответил, улыбнувшись, эльф.
- Том – козырнул дедок и пошёл. | | в общем-то... к чёрту всё. | | тема закрыта by МедвежийДух (2013-05-18 22:50:53) |
|---|
1|2|3|4К списку тем
|
