Форумы-->Творчество-->
1|2|3
| Автор | Истории варваров |
|---|
Как варвары Новый год встречали
Северная окраина Великого Леса,
стойбище племени Вепря,
шатер вождя племени Лена Зыряги,
31 день хладного месяца Окочура,
до Новогодицы семь ударов шаманского бубна…
1
Жаркий огонь беззаботным щенком резвился в очаге. Весело перепрыгивал с полена на полено, поднимая тучу невесомых искр, которые с сухим треском разлетались в разные стороны. Или вдруг внезапно стихал и, удобно устроившись меж поленьями, принимался старательно вылизывать алым языком почерневшее дерево. В такие моменты было слышно его довольное ворчание. За веселой игрой пламени внимательно следило семь пар глаз… и еще один. Впрочем, последний преспокойно дрых, прикрывшись верхним веком. Снаружи бесновалась вьюга. Трепала полог шатра, стараясь сорвать его с перевязи. В бессильной злобе швыряла в щели белое воинство снежинок. Которые бесславно гибли, оседая каплями на утоптанном земляном полу, едва прорвавшись за границу первого укрепления.
– Так. – Нарушил тягостное молчание Лен Зыряга, не отрывая взгляда от веселого пламени. – Меня, милдруги, ныне интересуют три вещи. И пригласил я вас в надежде, что вы просветите своего дражайшего вождя в отношении оных. Первое – обещанная музыка к празднеству. Второе – что с древом колючим? И еще… впрочем, забегать вперед мы не будем. Довольно и первых двух покамест.
Произнесено это было спокойным будничным голосом, но лица присутствующих напряглись и окаменели. И было с чего: злые языки трепались по ветру, что де сходство меж вождем и племенным тотемом имелось немалое. Само собой злые языки были споро обнаружены и разлучены с хозяевами, но в целом они были совершенно правы: Лен Зыряга имел характер крайне скверный. Скверный, но в тоже время и весьма отходчивый. Одно было плохо – до светлого момента, когда вождь сменял гнев на милость, виновные, как правило, доживать не поспевали.
– Чего же это вы молчите, досточтимые? Надеюсь, я донес свои пожелания убедительно? Молчим, значит. Хорошо. Где обещанная музыка, Гундос? | – Музыка-то? Музыка того… – хмурый глыбоподобный орк покопался огромной лапой в затылке. – Поломалась музыка.
– Что значит поломалась? Ты со своими дармоедами вылазку в Великий Лес делал?
– А то. Как же не делать? Ясное дело, делали. До самого Эолдура добрались, увязли в снегу по самые…
– Музыкантов взяли?
– Да какие там музыканты? Стоял один… почитай у самого Древа. Колдовал чего-то, со спины разве разберешь? Ну, мы его и приняли. До дому в шкурах вялили, чтоб, значить, не орал. Дома развернули, а он плохонький какой-то, дрожит, заикается. Ни бельмеса не соображает и все под себя делает. Им уже весь шатер провонял.
– У тебя любой обделается, башка бестолковая! Я приказывал всего лишь пригласить! Силу применять надлежало только в крайнем случае!
– А и был самый, что нинаесть, крайний случай! Подкрался я к нему, это, сзаду. Тихонько так подкрался. Ну, чую, вот он – первый, а после меня и нет никого, тогда я, стало быть, уж крайний… потом дубьем. Легонько так.
– Дубина с дубиной! Инструмент-то хоть при нем был какой-нибудь?
– Инструмент-то? Не, инструмента не было. Палка какая-то была, с дырцами. Ой, зазря ты меня, вождь, на дело это науськал, ей-ей зазря. Я в музыке той не шибко сведущий. Меня родитель в отрочестве за малые провинности сыромятным ремешком по местам причинным охаживал да песни горланил, вот и все музыкальное обучение. Нехай бы вон Чипец попытал, он молодой – ему споваднее.
– А чего я? – подал голос Чипец – молодой гоблин с длинными сальными волосами, на эльфийский манер заплетенными в косы, и татуированной рожей. – Заладил тоже – молодой, молодой. А мне, может, музыка без надобности! А я, может, и под бубен станцую, ежели мне надо будет!
– Ты станцуууешь. – Протянул Гундос с издевкой. – Ты и под ослиную распеву в пляс пустисся, коли до кувшинов Парушихи дорвесся!
– Заткнулись оба! Что за палка с дырцами, Гундос?
– Да пся ее знает… вроде и не палка вовсе – дырка в ей насквозь проделана вот что – и сверху, значить, махонькие дырцы попротыканы. Уж куда я музыканту этому ее только не пристраивал – ни тебе звука, даже самого захудалого!
– А я слышал от Гобруна – обронил задумчиво Чипец – будто прикладывают подобный инструмент ко рту и чудные звуки из палки той изливаются. Ты ему ее в рот совать пробовал?
– Пробовал. – Хмуро ответил Гундос. – Давится.
– А шаман-то наш спит, ровно дитя. – Вклинился в разговор огр Дробизуб. Дробизуб слыл культурным огром. Он, конечно, как и его собратья не умел ни читать, ни писать, но в пьяной сваре, приложив кого-нибудь увесистым кулачищем, долго извинялся потом перед бездыханным телом. – Чует зараза, что всю ночь ему в бубен молотить. Отсыпается.
Груда пестрого тряпья у камина зашевелилась, хрипло отправила Дробизуба к праотцам и, уже не таясь, захрапела. | 2
На груду тряпья посмотрели с откровенной завистью все, включая вождя.
– Лен, а нашему племени и впрямь шаман нужен? – Поинтересовался угрюмый верзила Кабыдул, нехорошо потирая жернов скулы волосатой лапищей. Младший брат вождя мог позволить себе некоторое запанибратское обращение. Младший – потому как на один плевок и пару громовых отрыжек повитухи позже Лена Зыряги явился на свет тварный. А брат… потому как мать общая.
– Да куда ж без шамана? – Ответил Зыряга, но в голосе его не чувствовалось особой уверенности. Он на мгновение задумался, голос обрел необходимую крепость. – Нехай будет. Время отмеряет и то дело. Говорят, лечит даже. Случается. Да и жалко его: сколько уже он нам мозги пудрит. Без него же со скуки сдохнешь. А в праздники, как он лихо в бубен колотит… Чего рожи скривили? Согласен, пример дрянь.
– А мне он как-то зуб исцелил. – Вздохнул Гундос. – Пошептал чего-то. Пальцами пощелкал. В рот плюнул. Иди, говорит, до своего шатра спиной вперед и никуда не сворачивай. За всю ворожбу барана взял да ломоть хлеба. Барана, стало быть, в жертву богам, а краюху, говорит, себе возьму, ибо наказано силами тайными довольствоваться малым.
– И чего? – Чипец заинтересованно вытянул жилистую шею.
– Пять пинков, три затрещины, штаны разорвал о Парушихину изгородь, пара укусов – это я через загон волчий шел, ну, чтобы напрямки, поскорее, значит, добраться хотел. А как в шатер тылом вперся, так тут же Инда оходила поленом пару разов.
– А чего пару? – Расплылся в улыбке Дробизуб.
– Ну, дык, с тылу-то не признала, зараза! Потом-то признала, конечно, когда по матери протянул ее. Тут она успокоилась, а как успокоилась, так и про прореху в штанах новых вспомянула. Вот тебе и второй раз. Всего, стало быть, пара.
– Тьфу ты, черт старый! – Сплюнул Чипец себе под ноги. – С зубом-то что?
– С зубом-то? А с зубом так. В следующий день – после конфуза – мы с Индкой соседнее стойбище расположились навестить. У нас туда дочь умыкнули. В прошлый Мозгляк. Да помните, поди? Тянуть там не стали – через год она первенца принесла. А мы значит с поздравлениями туда. Вот аккурат там – на празднестве-то – зуб мне и вынесли. Знатная драка была. Хе, хе. Славно погуляли! Одно печалит: видать силы тайные не особо разборчивые – вкупе с больным зубом мне пару здоровых прихватили. Тех, что рядом случились. Я опосля спрашивал шамана, чего так неприцельно наворожил. Ругался пес. Тебя, говорит, родитель твой неприцельно делал, коли ты вопросы глупые задавать горазд.
– Делааа. – Задумчиво протянул Чипец, опасливо косясь на храпящего шамана. – Хотел намедни к этому упырю с глазом подойти. Уже целую седьмицу чешется – спасу нет! Ан теперь не подойду. Чего доброго силы его тайные отлЕчат мне глаз… с башкою-то вместе.
Дробизуб оглушительно захохотал. Вороном закракал Гундос, хлопая себя по ляжкам. Звонко залился Чипец. Кабыдула трясло от смеха. Даже Лен Зыряга посмеивался в светлую окладистую бороду.
– Была у меня жрица одна, тоже владела, м-м-м… силами тайными. – Не к месту подал голос, молчавший до того Сорчек. Каким ветром и откуда в стойбище занесло этого стройного красавца с черными, как смоль волосами никто не знал. Сорчек на тему эту распространяться не любил. Однако даже самый неискушенный наблюдатель мог приметить в его облике явные эльфийские черты. Сам Сорчек эльфов на дух не переносил – эльфиек это само собой не касалось. Слегка вытянутые уши прятал под длинными волосами и при каждом удобном случае поминал, мол, в землях – откуда он родом – подобная внешность для варваров – обычное дело. | | упал под стол и оотуда тянусь рукой к клаве... конвульсии несовместимы с жизнью... щас рожу второго ежика | для praduschko:
Шикааарно! :))) | | Классно написано:) Продолжай:) | | Отлично, просто отлично) | | смеялся | | Гениально. Тонкий юмор сочитается с бесподобным описанием варварской культуры, я ваш фанат1 ) | спасибо, друзья, это приятно)
зашел - не поверил))
перечитал и понял, что не всю 2 главу выложил... докладываю
само собой, что продолжение писать желание имеется) | | Свое решение остаться в стойбище Сорчек аргументировал кратко: «Бабы у вас шибко красивые». К слову сказать, «бабы» были совсем не против: эльфийская красота в смешении с варварской напористостью пришлась им по душе. У почтенных отцов семейств с той поры появился своего рода обычай придирчиво исследовать новорожденных отпрысков своих, выискивая пресловутые «эльфийские черты». Традиция быстро распространилась на оркскую и гоблинскую половины стойбища. Болтали, будто даже невозмутимые огры проявляли повышенный интерес к потомству, что доселе случалось крайне редко. Но… одно – дело догадки и подозрения и совсем другое – польза для общего процветания племени! Сорчек оказался на редкость умелым и удачливым охотником. Его поразительная меткость и завидная ловкость в обращении с луком снискали ему уважение не только соплеменников, но и расположение самого Лена Зыряги. Он-то и определил Сорчека в набольшие касты охотников. Само собой, некоторые шероховатости меж «приблудным» и почтенными отцами удалось сгладить, но не все… ох не все. | Очепятка в повествовании:
Чипец - орк | | много букафф ...есть что смешное ? несли да буду читать=)) | 3
Веселье угасло. Присутствующие выжидательно уставились на Сорчека. Однако тот, скрестив ноги, восседал на бочонке и молчал, мечтательно улыбаясь в никуда. Должно быть, сейчас перед его мысленным взором проносились пикантные картины с участием любвеобильной жрицы, которая, судя по восхищенному выражению лица Сорчека, творила черт знает что.
– Ну, довольно. – Лен Зыряга покопался под меховой безрукавкой и извлек оттуда изрядно потертый кожаный мешочек. – Посмеялись и будет. С музыкой, я так понимаю, Гундос, дела у нас обстоят неважно. Позже я решу, что с тобой делать. Теперь же позвольте задать второй вопрос. Что у нас с древом колючим? Кому я вверил заботу о сем? А? Чего же ты безмолвствуешь, Щеняк? Подойди-ка поближе, выскажись. Порадуй вождя.
Зыряга тяжело опустился на грубо сколоченную скамью, которая отозвалась жалобным скрипом. Ослабил шнурок на мешочке. Достал отполированную, украшенную резным узором, костяную трубку и неторопливо, со вкусом, принялся набивать ее табаком. Глядя на вождя, за пазухи потянулись и все остальные, кроме Гундоса да мирно посапывающего шамана. Чипец, быстро набив самосадом свою деревянную трубку, пихнул Гундоса, протягивая ему кисет. Тот было дернулся, но к предложенному не притронулся, лишь отрицательно покачал головой. Вид у него при этом был весьма подавленный.
– Бросаю. – Скривив в сторону рот, прошептал Гундос на вопросительно-удивленный взгляд молодого орка. – Индка зараза лаялась, мол, взял за себя молодую ее, да смастерил погодков мал мала меньше: осьмь ртов цыплячьих, одной вот меньше, что уволокли! А сам, мол, что ни пьян, то пьян вдрызг. Помрешь, говорит, раздам выводок твой. Мне одной оне, говорит, не на кой! Блажит, конечно, дура! Кудахчет над ними, что твоя наседка: ни шлепнуть по-отечески, ни вожжей оходить не дает! Тааакой рев поднимает – в соседнех стойбищах слышут!
– А чего курить-то? – Прошептал в ответ Чипец. – Пить бы и бросал.
– Угу, разбёгся! – Усмехнулся Гундос, откашлявшись в кулак. – Полюбовно договорились с ей.
– То бишь, ты курить не куришь, а пьешь как пил, так что ли? Как же Инда на такое согласилась!?
– Дипломатия. – Гундос, важно поводил перед носом Чипца кривым указательным пальцем, увенчанным, словно короной, обгрызенным ногтем.
– Иди ты, бес языкастый! – Громче, чем следовало, отозвался орк. | – Эй, а ну-ка тише там, трепуны. – Лен Зыряга выпустил облако ароматного дыма к куполу шатра, – А тебя Щеняк ждать долго? Выходи, выходи к огню, милдруг.
– Ладно, вылазь, Щеняк – прогремел Кабыдул, – чего там.
В круг света ступил невысокий, кряжистый гоблин с неимоверно длинными руками. Такими длинными, что их, при желании, свободно можно было использовать в качестве дополнительной опоры при ходьбе. Сейчас же руки безвольно болтались. Гладко выбритая голова была низко опущена. Даже длинные мохнатые уши, казалось, поникли в неодолимой печали.
– А чего это ты, милдруг, очи ясные потупил? – Лен Зыряга стряхнул с бороды крошки табака, пригладил усы. – Или потерял чего, ищешь? Как там у нас с древом? Излагай. А мы послушаем со вниманием. Ты же, я так разумею, поскольку древа нет, приготовил нам занимательную историю?
Щеняк пожал плечами и несмело поднял голову.
По шатру пронесся единодушный вздох.
– Ох, кха… ты ж етит великий вепрь! – Поперхнулся дымом Лен Зыряга.
Гундос сотворил жест, отгоняя нечистую силу. Кабыдул крепко выругался. У Дробизуба в руке, словно невзначай, оказалась дубина. Каменное спокойствие гранитного утеса в лице Чипца скверно сочеталось с судорожно дергающимся левым глазом. Даже Сорчек очнулся от радужных фантазий и подозрительно косился на Щеняка. А посмотреть действительно было на что! | | а подниму... | | Прикольно получается) | 4
Похвастаться красотой Щеняк и раньше-то возможности не имел, даже по гоблинским меркам. Теперь же его лицо и вовсе утратило то немногое привлекательное, что было в наличии. Причем избирательно. От плоской бритой макушки и выпуклого лба с жидкими кустиками бровей до широкой, перебитой в потасовке, переносицы изменений не наблюдалось. А вот ниже линии глаз творилось неладное. Безобразные шишки всевозможных размеров изуродовали нижнюю половину лица, коренным образом изменив его. Они выделили нос, породнив его в сходстве с гроздью дикого винограда, и практически погребли под собой рот, превратив его в ломанную, едва различимую щель.
– Эка тебя скосорядило! – Первым опомнился Гундос. – То-то я думаю, чего это ты изначале все в тень жмёсся, ровно вурдалак какой! А ты бы наперед предупредил, родимый – люд мы нервенный, неровен час башку б снесли тебе, с горяча-то! Вон Дробизуб за дубье ухватился, неиначе отпотчевать тя хотел.
– Дурак ты, Гундос! – Сконфузился огр. – Что я, Щена от нечисти не отличу? Дубину я так… переложить только.
– Взял переложить, с думкой приложить. – Хохотнул Чипец. Глаз у него чудесным образом дергаться перестал.
Сорчек, удовлетворив любопытство, вернулся на бочку.
– Это кто ж тебя принарядил так, милдруг? – Лен Зыряга поднялся со скамьи и подошел к Щеняку. – Уж позволь полюбопытствовать.
– Дыыааадаа ссууааа. – Гоблин протянул руку, схватил кого-то невидимого и с неистовой силой потряс. – Быыыяяааа.
Простой вопрос вождя, по-видимому, оживил в Щеняке неприятные воспоминания. Гоблина точно прорвало. Он мычал тоскующим по нежности быком. Ухал филином. Рычал затравленной росомахой. Дико вращал выпученными глазами. Молотил воздух острыми кулаками. Являл неприличные жесты. Одним словом, рассказывал.
– Охолонись, друже – Не выдержал зрелища Кабыдул, – Ни беса же непонятно! Один в один шаман наш на ритуале, ей-ей: душой понимаешь, что дело нечисто, а чего воет, чего корчится, не разумеешь!
– Да нешто Щеняк яснее смогёт? – Гундос махнул рукой. – Ни в жисть. Вы токмо на рот его погляньте. Куды ему, с этакой комариной скворешней!
Лен Зыряга отмерил широкими шагами путь до низкого, заваленного всевозможным хламом, стола. Монолитного, словно вырубленного из цельного куска дерева. Смахнул несколько свитков, пустой бронзовый кубок и дочиста обглоданную кость на пол. Выудил из оставшегося беспорядка навощенную дощечку и острый костяной стерженек. Все это он вручил злосчастному гоблину. | - Пиши, милдруг, пиши. Занятная, должно быть, получится притча.
Щеняк внимательно исследовал доску, поворачивая то так, то эдак. Поскреб длинным ногтем. Не обнаружив ровным счетом ничего, он зажал ее под мышкой и принялся рассеяно ковырять тупой стороной стержня в ухе.
– Так – Лен Зыряга мрачно посмотрел на гоблина. Забрал у него доску и стрежень. После непродолжительных размышлений стержень он вернул Щеняку, – Повествование обещает быть долгим, а времени, милдруги, все меньше. Вон и шаман ерзает уже. Беспокоится. Ох, чувствую, не стану я выискивать обиженных и виноватых, а накажу обоих к бесу в гузно!
Протестующее заухал гоблин.
– Несогласный я! – Встрепенулся и Гундос. – Ежели по делу наказывать так отчего же… тогда конечно, а токмо музыка-то имеется. Надо лишь измыслить, куда палку с дырцами музыканту приладить.
– А я вот измышляю сейчас, милдруг, куда велеть с дюжину палок тебе приладить: по пяткам или по тому заветному месту, на коем у доблестного вояки ни единой царапины быть не должно!
Предчувствуя близость расправы и всем своим «заветным местом» не желая этого, Щеняк утроил попытки оправдаться.
– Эка, воздух лупцует. – С уважением заметил Дробизуб, уворачиваясь от длинных, отчаянно жестикулирующих, рук гоблина. – Дать ему дубину, так он тут всех положит и не заметит как.
– Позволь мне попытать, вождь. – Гундос подошел ближе. – Я наученный: на этот МАревник теща себе язык обожгла о скорпиона…
– О… кого!? – Перебил, подавшись вперед Чипец. Затем устыдился своей мальчишеской доверчивости и отмахнулся. – Горазд ты брехать, старый! Вот чей язык о скорпиона прижечь бы не помешало! | Быыыяяааа, прода!!! Наконец-то! :))) Ржунимагу!
на этот МАревник теща себе язык обожгла о скорпиона… Квинтессенция мужской мечты... |
1|2|3К списку тем
|
